Пора заниматься делами. Оделся, встал, притопнул ногой, проверяя, удобно ли сел сапог, и направился к двери.

Сканер показывает, что там меня кто-то поджидает. Не чужой, свой. До порога оставался всего один малюсенький шажок, как дверь осторожно приоткрылась и внутрь проснулась голова Захара и почти упёрлась мне в лицо. Ойкнула и отшатнулась, убралась назад в коридор.

– Милсдарь, вас в большую гостиную просят.

– Захар, ты что? Белены объелся? Какой я тебе милсдарь?

– Ну. Так…

– Наедине можешь меня называть так, как раньше называл.

И с недоумением посмотрел на хмыкнувшего и заулыбавшегося дворецкого.

– Захар, что опять не так?

– Да раньше мы вас только злыднем проклятым и называли. Ох… – и смутился.

– Н-да, нет, так не надо. Ты боярина как называешь? По имени-отчеству? Да? Вот и ко мне так обращайся, договорились? – увидел согласный кивок, продолжил: – Куда там меня приглашают? Веди.

И мы торжественно пошли и вошли под громкое Захарово объявление. Это что здесь такое происходит? Что-то слишком много народу собралось под крышей усадьбы Муромцевых. И верхушка армии здесь, и милиции, и представители Совета. Только не Малого, те ещё сидеть в подвале должны, а Большого. Вот потому-то и тесно в доме, пришлось большую гостиную занимать для встречи.

Просидели мы до позднего вечера, прерываясь несколько раз на ужин и чай. А потом, увидев в очередной раз заглянувшую в гостиную Настю, я просто свернул затянувшееся совещание. Утром продолжим. Уже во Дворце.

Срочного ничего не было, рутина. В городе спокойно, народу до возни владетельных нет никакого дела. И, если бы не разрушения пары усадеб и радиоцентра, ночных событий никто бы и не заметил. А я ещё утром обратил внимание, удивился, когда возвращался в усадьбу. Словно ничего не случилось. Как обычно по утрам лавочники открывали свои лавки, распахивали ставни зеркальных витрин. Одуряюще пахло свежей выпечкой, и даже наш несущийся на полной скорости паровик не мог обогнать этот дразнящий запах. В общем, люди жили своей обычной, отличной от дворцовой, жизнью. И мне в голову пришла простая мысль. Есть ли мы, нет ли нас, а они так и будут открывать свои лавки, создавать семьи, рожать и поднимать детей, растить и печь хлеб, ловить рыбу, выращивать скот. А мы пыжимся от своей мнимой значимости, законы разные придумываем, налогами и поборами, нами же узаконенными, занимаемся, а им это ничего не нужно, они просто живут. Они выше всего этого и ощущают нас только как досадную помеху на своём жизненном пути. И что делать, чтобы стало по-другому? Чтобы люди и жили, и стали частью государства? Как мне быть? Вот эти свои наблюдения и размышления я и рассказал собравшимся соратникам в самом конце нашей встречи. Не знаю, поняли ли, что я хотел этим сказать, но никто над моими сумбурными мыслями не смеялся. Молча разошлись. Посмотрим, что завтра скажут.

После, скажем так, семейного ужина по установившейся в последнее время традиции собрались в кабинете усадьбы. Разговаривали обо всём. Алёна осторожно спросила о Георгии. По враз наступившей тишине и внимательным настороженным взглядам понял, что кое-какие слухи до них уже докатились. Что отвечать? Правду? Не знаю, задумался.

– Нет больше Георгия… Одни вы у меня остались из родичей.

– Вячеслав, а правду ли говорят, что… – замялась Алёна. – Ну, что он в заговоре участвовал? Что мы тут по его задумке?

Нет, всё-таки лучше сказать, как было. Всё равно рано или поздно всю правду узнают. Так пусть лучше я им расскажу, чем кто-то другой. А Георгий… Каждый сам свою судьбу выбирает.

– Правду. С Вяземскими сговорился. Не знаю, чем уж так ему своя жизнь не нравилась, что он решил всех нас предать. Да и не хочу знать, право слово. С Центрального он вас обманом увёз, сына моего с его подачи в заложники забрали, здесь за вами присматривал, чтобы в курсе всех ваших дел быть…

– А мне он с самого нашего знакомства не нравился! – нахмурилась Настя, тетешкая на руках сына.

– Да-а. Было в нем что-то такое… Всегда себе на уме, ни с кем компанию не водил, всё время где-то мотался. И в экспедициях всегда один. Нет, никогда ему похищения внука не прощу. Ишь ты, в дом он к нам пробрался, присматривал, змей подколодный.

Помолчали, вспоминая прошедшее. Как-то сразу говорить расхотелось. Впрочем, остался ещё один нерешённый вопрос.

– Алексей, Алёна, усадьба Опрятина стоит пустая. Теперь она моя по наследству. Я там вряд ли буду жить, а вы переселяйтесь с острова, станете столичными жителями. Позже на вас её перепишу, чтобы ни у кого дурных вопросов не возникало.

– Нет, Славушка, мы домой поедем, на Центральный. Там все свои, всё знакомо. И у Алексея работа, опять же.

– Работу ничуть не хуже он и здесь себе всегда найдёт, – поддержал меня Муромцев. – Вячеслав прав, переселяйтесь. Будет жаль, если вы уедете, привык я к вам. А так все рядом будем, по соседству.

– Да как же так? Нет, не могу я… У нас же там вся жизнь… – растерялась Алёна.

– Рано или поздно, а на Центральном все узнают и про Вячеслава, и про ваше родство. Поверьте, не дадут вам на острове спокойно жить, не будет уже по-прежнему. А в столице всё-таки проще, тут родовитых много, не такое пристальное к ним внимание, – продолжал додавливать Тимофей. – Ничего не поделать, придётся вам привыкать к новой жизни. И никуда вы уже от неё не скроетесь.

– И безопаснее здесь будет, – напомнил я о произошедшем. – А там я за вами не смогу приглядывать.

– Алексей, а ты почему молчишь? Ну, скажи уж что-нибудь? – повернулась к мужу, тронула его за руку, спросила с затаённой надеждой в голосе Алёна.

– Не знаю пока ничего. Слишком всё быстро… Подумать нужно. Такие вопросы на бегу не решаются.

– Вот! Мы подумаем и решим, – обрадовалась отсрочке Алёна.

Ну, хоть так. Додавлю их потихоньку. Действительно, случись что, и кто их там защитит? А внимание теперь к ним будет огромное. И не только у нас. И ещё остался вопрос к Тимофею. Он же с Вяземским работал, тесно общался. Сможет подсказать, кто может на место профессора встать, как теперь работу приказа наладить? Понимаю, что на Совете обязательно кого-нибудь на освободившееся место предложат, но предварительно хоть какое-то своё мнение нужно составить… Пусть и с чужих слов.

И, уже когда разговор совсем иссяк, когда можно было расходиться, Муромцев не выдержал:

– Вячеслав, а ты уже всё решил?

Наступившая тишина после этого простого вопроса Тимофея ясно показала общую заинтересованность в моём ответе. И Настя глаза к сыну опустила, пелёночки поправляет, боится. Весь разговор просидела тихонько, слова не сказала, с ребёнком возилась. Не бойся.

– Что именно? – взял паузу на размышление, ответив вопросом на вопрос.

– Где жить будешь? В качестве кого и с кем?

А Муромцев тоже нервничает, ишь, как столешницу пальцами стиснул, даже костяшки побелели. А сидит вроде спокойно, прямо, словно аршин проглотил. Мои-то родичи почему так волнуются? Им-то что? В любом случае хорошо. Пора отвечать, пауза слишком затянулась.